Неточные совпадения
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас
покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин
дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И
не попал он в цех задорный
Людей, о коих
не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою
кинули отцов и матерей и бежали из родительских
домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю,
не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки
дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне
не нужно
покидать тебя! Я бы
не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
Без этих капризов он как-то
не чувствовал над собой барина; без них ничто
не воскрешало молодости его, деревни, которую они
покинули давно, и преданий об этом старинном
доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род.
Но ему нравилась эта жизнь, и он
не покидал ее.
Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но
не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
С самого детства
не покидал он родительского
дома и под руководством своей матери, добрейшей, но совершенно тупоумной женщины, Василисы Васильевны, вырос баловнем и барчуком.
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и
покидает семью в нищете. Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят пить чай в трактир, а
не пьют его
дома, несмотря на то что
дома дешевле.
Гаев. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои!
Покидая этот
дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы
не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…
Подойдя к исправницкому
дому, выходившему фасом на улицу, Туркевич весело подмигивал своим спутникам,
кидал кверху картуз и объявлял громогласно, что здесь живет
не начальник, а родной его, Туркевича, отец и благодетель.
Торг заключался. За шестьдесят рублей девку
не соглашались сделать несчастной, а за шестьдесят пять — согласились. Синенькую бумажку ее несчастье стоило. На другой день девке объявляли через старосту, что она — невеста вдовца и должна навсегда
покинуть родной
дом и родную деревню. Поднимался вой, плач, но «задаток» был уже взят —
не отдавать же назад!
Не одна она оплакивала разлуку: сильно горевал тоже камердинер Сашеньки, Евсей. Он отправлялся с барином в Петербург,
покидал самый теплый угол в
дому, за лежанкой, в комнате Аграфены, первого министра в хозяйстве Анны Павловны и — что всего важнее для Евсея — первой ее ключницы.
Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства,
не могла
покинуть дачи, потому что в их городском
доме еще
не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, сбившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.
— А, это вы трещите? — разглядел его наконец Ставрогин. — Бегите, — очнулся он вдруг, — бегите за нею, велите карету,
не покидайте ее… Бегите, бегите же! Проводите до
дому, чтобы никто
не знал и чтоб она туда
не ходила… на тела… на тела… в карету силой посадите. Алексей Егорыч! Алексей Егорыч!
Максим,
покидая родительский
дом,
не успел определить себе никакой цели. Он хотел только оторваться от ненавистной жизни царских любимцев, от их нечестивого веселья и ежедневных казней. Оставя за собою страшную Слободу, Максим вверился своей судьбе. Сначала он торопил коня, чтобы
не догнали его отцовские холопи, если бы вздумалось Малюте послать за ним погоню. Но вскоре он повернул на проселочную дорогу и поехал шагом.
— Я сбираюсь
покинуть ваш
дом, полковник, — проговорил Фома самым спокойным голосом. — Я решился идти куда глаза глядят и потому нанял на свои деньги простую, мужичью телегу. На ней теперь лежит мой узелок; он
не велик: несколько любимых книг, две перемены белья — и только! Я беден, Егор Ильич, но ни за что на свете
не возьму теперь вашего золота, от которого я еще и вчера отказался!..
Покидая дом, он
не подкрепляет себя, как мы, мечтами и надеждами: он положительно знает только то, что расстается с
домом, расстается со всем, что привязывает его к жизни, и потому-то всеми своими чувствами, всею душою отдается своей скорби…
— Ступай же теперь! — закричал старик, у которого при виде работника снова закипело сердце. — К
дому моему
не подходи! Увижу на пороге — плохо будет! Враг попутал, когда нанимал-то тебя… Вон! Вон! — продолжал он, преследуя Захара, который, нахлобучив молодцевато картуз и перекинув через плечо полушубок,
покидал площадку.
После обеда Глеб встал и,
не сказав никому ни слова, принялся за работу. Час спустя все шло в
доме самым обыденным порядком, как будто в нем
не произошло никакого радостного события; если б
не веселые лица баб, оживленные быстрыми, нетерпеливыми взглядами, если б
не баранки, которыми снабдил Василий детей брата, можно было подумать, что сыновья старого Глеба
не покидали крова родительского.
Довольство в
доме Жиглинских с тех пор, как Елена сделалась начальницей заведения, заметно возросло; но это-то именно и
кидало Елизавету Петровну в злобу неописанную: повышение дочери она прямо относила
не к достоинствам ее, а к влиянию и просьбам князя.
Васильков.
Не спорю. Но позвольте просить вас познакомить меня с Чебоксаровыми. Хотя я имею мало вероятности понравиться, но надежда, знаете ли, никогда
не покидает человека. Я как увидал ее с неделю тому назад, все о ней и мечтаю. Я узнал, где они живут, и в том же
доме квартиру нанял, чтобы видеть ее почаще. Стыдно деловому человеку увлекаться; но, что делать, я в любви еще юноша. Познакомьте, прошу вас.
Зарецкой, ведя в поводу свою лошадь, отошел вместе с графом Сеникуром шагов сто от
дома золотых дел мастера. Поглядя вокруг себя и видя, что их никто
не может подслушать, полковник остановился,
кинул проницательный взгляд на Зарецкого и сказал строгим голосом...
Ольга(вынимает из шкапа платье). Вот это серенькое возьми… И вот это… кофточку тоже… И эту юбку бери, нянечка… Что же это такое, боже мой! Кирсановский переулок весь сгорел, очевидно… Это возьми… Это возьми… (
Кидает ей на руки платье.) Вершинины, бедные, напугались… Их
дом едва
не сгорел. Пусть у нас переночуют… домой их нельзя пускать… У бедного Федотика все сгорело, ничего
не осталось…
Казалось, одни ласточки
не покидали старого барского
дома и оживляли его своим временным присутствием, когда темные купы акаций и лип, окружавшие
дом, покрывались густою зеленью; в палисаднике перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их траву высовывала длинную верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек
не было;
дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных дерев, поблекших кустарников и травы, прибитой последними ливнями к сырой земле дорожек.
Никто
не мог себе вообразить, какая опасность встретила Аполлинария, но все его
покинули и бросились бежать вон из леса на поляну, а потом,
не оглядываясь назад, — дальше, по дороге к
дому.
А потому
не мог я этого долго терпеть и под каким ни есть предлогом
покинул работу и побежал домой; думаю: пока никого
дома нет, распытаю я что-нибудь у Михайлицы. Хоша ей Лука Кирилов и
не открывался, но она его, при всей своей простоте, все-таки как-то проницала, а таиться от меня она
не станет, потому что я был с детства сиротою и у них вместо сына возрос, и она мне была все равно как второродительница.
— В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к
дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого человека мне невозможно: перво дело, за работой глаз нужен, мне одному
не углядеть; опять же по делам
дом покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
Надо
покинуть дом, где его, бедняка-горюна, приютили, где осыпали его благодеяньями, где узнал он радости любви, которую оценить
не сумел… Куда деваться?.. Как сказать отцу с матерью, почему оставляет он Патапа Максимыча?.. Опять же легко молвить — «сыщи другое место»… А как сыщешь его?..
Каков поп, таков и приход. Попы хлыновцы знать
не хотели Москвы с ее митрополитом, их духовные чада — знать
не хотели царских воевод, уклонялись от платежа податей, управлялись выборными, судили самосудом, московским законам
не подчинялись. Чуть являлся на краю леса посланец от воеводы или патриарший десятильник, они
покидали дома и уходили в лесные трущобы, где
не сыскали б их ни сам воевода, ни сам патриарх.
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети
не грелись, чужого куска
не едали, родительского
дома отродясь
не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли того
не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела в источный голос.
— Раненько бы еще, матушка, помышлять о том, — сухо отозвался Марко Данилыч. —
Не перестарок, погодит… Я ж человек одинокий… Конечно, Дарья Сергеевна за всеми порядками пó
дому смотрит, однако же Дуня у меня настоящая хозяйка… В люди, на сторону, ни за что ее
не отдам, да и сама
не захочет
покинуть меня, старого… Так ли, Дунюшка?
— Плату положил бы я хорошую, ничем бы ты от меня обижен
не остался, — продолжал Патап Максимыч. —
Дома ли у отца стал токарничать, в людях ли, столько тебе
не получить, сколько я положу. Я бы тебе все заведенье сдал: и токарни, и красильни, и запасы все, и товар, — а как на Низ случится самому сплыть аль куда в другое место, я б и
дом на тебя с Пантелеем
покидал. Как при покойнике Савельиче было, так бы и при тебе. Ты с отцом-то толком поговори.
—
Не о чем тебе, Алексеюшка, много заботиться. Патап Максимыч
не оставит тебя. Видишь сам, как он возлюбил тебя. Мне даже на удивленье… Больше двадцати годов у них в
дому живу, а такое дело впервой вижу… О недостатках
не кручинься —
не покинет он в нужде ни тебя, ни родителей, — уговаривал Пантелей Алексея.
Вода жидка, легка и уступчива, но если она нападает на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто
не может устоять против нее: она смывает
дома,
кидает огромными кораблями, как щепками, размывает землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и еще сильнее, когда нападает на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает с корнями деревья, также разрушает
дома, поднимает самую воду в огромные волны и гоняет воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
В действительности было вот что: довольно далеко от нас, — верст более чем за сто, — была деревня, где крестьяне так же голодали, как и у нас, и тоже все ходили побираться кто куда попало. А так как в ближних к ним окрестных селениях нигде хлеба
не было, то многие крестьяне отбивались от
дома в дальние места и разбредались целыми семьями, оставляя при избе какую-нибудь старуху или девчонку, которой «
покидали на пропитание» ранее собранных «кусочков».
В большую копейку стали Герасиму хлопоты, но он
не тужил, об одном только думал — избавить бы племянников от солдатской лямки,
не дать бы им
покинуть родительского
дома и привычных работ, а после что будет, то Бог даст.
Радостно блеснули взоры Дарьи Сергевны, но она постаралась подавить радость, скрыть ее от Марка Данилыча,
не показалась бы она ему обидною. «Тому, дескать, рада, что хозяйство
покидает и
дом бросает Бог знает на чьи руки».
Канонница из Иргиза, что при моленной жила, тоже решила себя на смиренномудрое долготерпение в
доме Федора Меркулыча, что сделала
не из любви ко птенчику сиротке, а за то, что ругатель-хозяин в обитель ее такие суммы отваливал, что игуменья и соборные старицы, бывало, строго-настрого наказывают каноннице: «Вся претерпи, всяко озлобление любовию покрой, а меркуловского
дома покинуть не моги, велия бо из него благостыня неоскудно истекает на нашу честну́ю обитель».
Называла по именам
дома богатых раскольников, где от того либо другого рода воспитания вышли дочери такие, что
не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям,
покинули стыд и совесть, ударились в такие дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть
не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про то и думать нечего.
С тоски, что ни день, ни ночь в тестевом
доме не покидала Василья Борисыча, вышел он на улицу и завернул в токарни.
— Грустит все, о чем-то тоскует, слова от нее
не добьешься, — молвил Марко Данилыч. — Сама из
дому ни шагу и совсем запустила себя. Мало ли каких у нее напасено нарядов — и поглядеть на них
не хочет… И рукоделья
покинула, а прежде какая была рукодельница!.. Только одни книжки читает, только над ними сидит.
Старым, насиженным местом русский человек паче всего дорожит —
не покинет он
дома, где родились и сам, и его родители,
не оставит места, где на погосте положены его дедушки, бабушки и другие сродники.
— Да на что ж это похоже, да что ж это такое? — на весь
дом голосила она. — Нешто на то он женился, чтобы надолго
покидать молодую жену? И то недели две он ко мне
не прихаживал!.. Хоть бы простился с женой в ее горнице, как быть следует всякому мужу с женой. И того
не смыслит, шут этакой.
Мы от них родились, их «отцами» зовем,
А они на подобные муки глядят!
То, что будет, неведомо смертным, а то,
Что теперь перед нами, — ужасно для нас
И позорно для них…
Покидай же, о, дева, скорей этот
дом:
Ты увидела много нежданных смертей,
Никогда до сих пор
не случавшихся бед, —
И средь них ни одной, где виновник —
не Зевс.
А в то же время Глафира Васильевна
покинула свой городской
дом и сокрылась в цветущих садах и темных парках села Бодростина, где ее в первый же день ее переезда
не замедлили навестить Висленев с сестрой и Горданов.
Был шестой час серого сентябрьского дня: генеральша и майор Форов стояли в огороде, где глухонемая Вера и две женщины срезали ножницами головки семянных овощей и цветов. И Синтянина, и майор оба были
не в духе: Александре Ивановне нелегко было
покидать этот
дом, где прошла вся ее жизнь, а Форову было досадно, что они теперь будут далее друг от друга и, стало быть, станут реже видеться.
Молодой женщине вдруг пришло в мысль:
не сделала ли чего-нибудь с собою Лариса, по меньшей мере
не покинула ли она внезапно этого неприветливого и страшного
дома и
не ушла ли куда глаза глядят?
Многие, впрочем, из съехавшихся дворян
не спешили, видимо,
покидать Белокаменную и продолжали собираться в клубах и частных
домах москвичей, гостеприимство которых вошло в пословицу.
— Расскажите, по крайней мере, мне, как вы прожили с того страшного дня, в который
покинули высокий
дом. Откуда у вас новое имя, меня все это более чем интересует. Вернее, что это
не простое любопытство.
За последнее, впрочем, время любовь его к княжне Маргарите, приезжавшей в отцовский
дом раза три, или четыре,
не то чтобы уменьшилась, а как-то притупилась. Мечты о возможности грядущего счастья хотя и
не покидали его, но помимо его воли являлись закутанными в дымку сомнения.
— Да, я полагал и вот почему… Вас я попрошу остаться при вашей должности, следовательно, вы
не покинете ни этого, ни высокого
дома.